— Ты что тут стоишь? — пытается перекричать он непогоду.
— Я видела тебя с камер. — Дрожу я от холода.
— То есть поэтому ты стоишь на улице? — недоумевающе интересуется Шон.
— Нет. — И я буквально заталкиваю его внутрь помещения. Келлерер на меня мрачно смотрит.
— Не делай глупостей, — говорит она и протягивает мне какой-то диск. Не знаю что там, но коробочку беру. На ней позавчерашняя дата. Запись после ужина в ресторане? Должно быть, там запечатлено нечто эпохальное.
— Бюрошные ублюдки, — бормочу я.
Келлерер закатывает глаза и уходит, качая головой. Шон крайне заинтересован сложившейся ситуацией. Администратор отеля в шоке, но он быстро приходит в себя, чтобы сообщить пренеприятнейшие новости:
— Мистер, номеров больше нет, — участливо произносит сердобольный сотрудник. — Сожалею.
— Он со мной, — говорю я.
— Мисс, но у вас одноместный номер.
Однако, меня голыми руками сегодня не взять, я же в бешенстве.
— Вот как? То есть вы помните, что номер у меня одноместный, но не помните, что я не мисс, а доктор? Доктор Конелл, пометьте себе где-нибудь. И свои сожаления засуньте себе в задницу. По-вашему лучше выставить человека в такой шторм на улицу, чем поделиться парой квадратных сантиметров, рассчитанных, как правило, на одну персону? Приветливая итальянцы нация, ничего не скажешь.
Администратор впадает в окончательный ступор, даже заливается краской праведного гнева, а Картер хмыкает. Злость и беспокойство за судьбу отца вытеснили из меня страх перед ним. Стою в лифте, дрожу от холода, но не боюсь. В руке автоматически сжимаю диск. Интересно, Келлерер бы отдала его мне, если бы я не психанула?
Только мы оказываемся в номере, я включаю свой ноутбук и выпроваживаю Шона в душ. Не потому что склонна к альтруизму, просто хочу посмотреть видео в одиночестве.
— Там есть банный халат. Он один, но возьми его. Не хочу, чтобы твоя смерть наступила вследствие моей скупости.
Сама я сажусь на пол и смотрю запись.
А там опять Шон и Карина. Гм, и почему я не удивлена. Они вообще расстаются? Хотя, пожалуй я рада видеть ее нервозность воочию. Она заслуживает каждой минуты беспокойства!
— Ну и? Я так понимаю, она не растаяла и в твою постель не прыгнула, а то ты бы не отправится прямиком к бутылке. — Так, кажется, счет неоплаченных долгов пани стремительно увеличивается. И пора бы мне уже начать с ним разбираться. Тем не менее, в ответ на слова Карины молчание. — Что случилось?
— Ничего. — И Картер, естественно, выпивает залпом свое пойло. Затем ныряет в бар за нераспечатанной бутылкой и несет ее в спальню. Выглядит до крайности невозмутимым.
— Ты выяснил, почему она здесь? — Ни на шаг не отстает Карина.
— Конечно, выяснил. Только это не твое дело.
— Шон, я хочу знать что ты собираешься с Джоанной Конелл делать. И я не о свиданиях, на которые ты собираешься, словно на школьный выпускной, спрашиваю.
— Ты что несешь? — устало спрашивает Картер.
— Ты трижды перевязывал галстук, хотя в первый раз у тебя получилось лучше остальных двух! Ты же с ума сходишь. Неужто ты надеешься на продолжение вашего совместного прошлого? Прошло два с лишним года, она теперь с ФБР якшается, очнись! И она из-за тебя отказала Манфреду, причем жестко, не скрывая причин. Так что там тебе ловить нечего, я…
Но внезапно Картер молниеносно быстро оборачивается:
— Я думал, что она умерла! — орет на Карину Шон. Та отшатывается от него точно так же, как я от ноутбука. Хотя это не помогает, я же в наушниках. — Ты считаешь, что все знаешь о жизни, а ты ни хрена не знаешь, пани. Ты когда-нибудь чувствовала себя виноватой каждую гребаную минуту… Я обзванивал больницы и опознавал всех крашеных блондинок в моргах, а ты удивишься, если узнаешь сколько их дохнет по Сиднею и в пригородах. А все потому что она ушла, оставив все вещи и документы. И это была моя вина. Это есть моя вина. Доктор, который ее оперировал, который видел, что я с ней сделал, испугался за ее жизнь, испугался, что ее будут и дальше преследовать, и разрешил ей назваться именем матери. И, черт меня дери, даже если бы я знал имя ее матери, я бы никогда не догадался, что она им подпишет свою медкарту. Но, что еще хуже, имен ее родителей я не знал, мне и в голову не приходило, что это вообще может быть полезной информацией. Я не хотел о ней знать ничего. Вообще. А вот она, напротив, меня хорошо изучила. Настолько хорошо, что мою черствость она использовала против меня же. Зои Хэрроу! В карте было написано Зом Хэрроу, я сам видел!
Так что когда в американское посольство пришел запрос на выдачу новых документов на имя Джоанны Конелл, и мне об этом сообщили, я думал… нет, по-моему я даже думать был не в состоянии. Так тоже, оказывается, бывает. Я несколько месяцев жил как в аду, уверенный, что я ее не только случайно убил, но даже тело найти не в состоянии! Ты хоть представляешь какой ужас чувствовать себя беспомощным настолько? До того момента я вообще не понимал значение слова «бессилие». Так что ни хрена ты не знаешь, пани, и не надо мне рассказывать сколько раз я перевязывал галстук, я в состоянии посчитать!
— Шон… — она стоит, обхватив себя руками. На лице шок и ужас.
— Я убью, клянусь, я убью Леклера за то, что он с ней сделал, за то, что притащил ее на Сицилию. У меня есть свои границы, переступать которые я считаю недопустимым. Я не собирался вынуждать Джоанну Конелл меня видеть снова. Но Леклер посчитал, что он вправе. По-моему настало время его разубедить.
Карина некоторое время хранит молчание, а потом спрашивает: